Тащим свое, радуемся тильбой, раз уж в фильме недодали.
Название: Somebody to die for
Автор: эльф-блядун
Бета: Пани Домна
Размер: мини, 3 781 слово
Пейринг: тильбо
Категория: преслэш
Рейтинг: G — PG-13
Краткое содержание: исполнение заявки 02-08 с тильбо-феста Торин/Бильбо, soulmates, очень хотелось бы чтобы один из них не осознавал что второй является его второй половиной или всячески сопротивлялся этому.
Часть 1Малыш Бильбо Бэггинс любил рассматривать эти необычные, словно высеченные из камня символы, спрятанные на внутренней стороне предплечья. И пусть он не понимал их значения — это было неважно: по выпуклым, объёмным буквам было приятно проводить рукой, осторожно касаться подушечками пальцев своей судьбы.
Похожие надписи появлялись у всех хоббитов, но у каждого в свое время: у кого-то раньше, у кого-то позже, но к совершеннолетию у всех, спрятанные под рубашкой или платьем, расцветали цветы, несущие в себе заветное имя второй половинки.
У Бильбо надпись стала появляться рано, слишком рано для обычного хоббита, коим он был. И означать это могло только одно: душа давно нашла свою спутницу, а, значит, и Бильбо должен как можно скорее её найти. Хоббит и рад был бы послушаться, но буквы на его предплечье не желали складываться в слова, понятные хоббитам, и, вместо цветущего бутона, распускающегося в тот момент, когда хоббит готов душой и телом принять свою судьбу, у него проявились, словно вытесанные из камня, символы. Они были не на эльфийском, и уж точно не на всеобщем. И толку от того, что он так рано узнал свою спутницу, не было — Бильбо не мог даже имени ее прочесть.
Такое случалось редко, крайне редко: раз не в одно и не в два столетия. Получивший подобные символы, непонятные своему народу, отправлялся искать свою судьбу среди других рас, и редко когда ему это удавалось. Хоббиты ходить в походы обыкновения не имели, а потому оставались одинокими до конца своих дней. Или же молчали о своих символах, и все равно оставались одни. Бильбо выбрал для себя иной путь: дорога всегда манила его, очаровывала своей тайной и обещала приключения, о каких не пишут в книгах. Ему не терпелось узнать, что же находится за границами Шира, и познать весь мир, увидеть его своими собственными глазами, дотронуться своими собственными ладошками. Потому он задерживался допоздна, приходил домой в синяках и ссадинах, весь извозившийся в грязи, с торчащими из волос веточками и сухими листьями.
Когда его любимая матушка, в очередной раз возвращая сына из ближайшего селения, поинтересовалась, как далеко сорванец намерен убежать в следующий раз, Бильбо, гордо вскинув голову с хитрой, шальной улыбкой, ответил: не дальше того места, где живет моя судьба!
Тогда матушка улыбнулась ему ласково и сказала, что знать имя своей судьбы ему еще рано, он для этого слишком мал. И Бильбо, закатав рукав рубашки, показал ей проявившиеся не так давно символы.
Делать этого было нельзя, он знал это так же хорошо, как и то, что матери незнаком язык, на котором написано имя его судьбы. Она удивилась поначалу, но когда разглядела получше незнакомые символы, то будто бы побледнела. Улыбка сошла с ее лица, и хоббитянка произнесла тихо, но отчетливо:
— И как давно у тебя эти знаки?
Бильбо неуверенно пожал плечами — он и сам не знал ответ. Просто однажды проснулся, глянул на свою руку, а там уже появились эти забавные буквы-символы.
— Прости, мама, я должен был сразу показать, но они такие интересные! В темноте, если мне холодно и страшно, или если я начинаю дрожать, они загораются серебряным светом. Это так здорово, мам!
Беладонна ничего не ответила. Она только одернула рукав рубашки, закрывая странные символы, и крепко прижала сына к груди.
— Мальчик мой, мой малыш!
В голосе Беладонны слышались боль и обида, и Бильбо хотел было сказать матери, что все хорошо, он не боится искать свою судьбу, пусть для этого хоть пол-Средиземья пешком пройти нужно будет. Но отчего-то он не стал ничего говорить. Вместо этого крошка-хоббит крепко обнял маму, прижался носом к домашнему, пропахшему сладкими булочками с джемом, платью и тихо всхлипнул.
Постепенно, со временем, Бильбо оставил свои попытки найти ту самую, чье имя было с ним день и ночь с самого раннего детства. Время шло, и Бильбо все реже покидал спокойные окрестности родного Шира и еще реже просто так, без дела, разглядывал незнакомые символы на своём предплечье.
Жизнь шла своим чередом, пока одним добрым — или не очень, это как посмотреть, — утром один великий, или не очень, волшебник в серой остроконечной шляпе не появился у порога Бэг Энда. Именно тогда и началось самое странное путешествие Бильбо Бэггинса, именно тогда он узнал имя своей судьбы.
— Доброе утро, — произнес хоббит, во все глаза рассматривая гостя. Тот был высоким, как и все люди, и, стоя прямо перед Бильбо, загораживал собой тёплые солнечные лучики, а его огромная тень больше походила на каменного гиганта, нежели на вполне приличную человеческую тень.
— Могу я вам чем-то помочь?
Хоббит как мог старался скрыть свою растерянность. Гостей Бильбо, как и любой другой хоббит, любил, но совершенно не помнил, чтобы на сегодня у него была запланированная хоть какая-то встреча.
— Это мне и предстоит узнать. Я ищу того, кто готов отправиться со мной навстречу приключениям, — заговорщицким тоном ответил он, лукаво поглядывая на Бильбо. Тот недоуменно поглядывал в ответ.
— Приключениям?
Хоббит пыхнул трубкой, и бросил на незнакомца взгляд, который красноречивее слов говорил "Да вы в своём уме?".
— Приключения... — недовольно ответил хоббит, вставая со скамеечки, — отвлекают от дел, — он подошел к почтовому ящику, вынул письма и смешно поморщил нос. — Еще, не допусти Эру, ужин пропустишь!
Бильбо подумалось, что незнакомец не слишком-то хорошо знает привычки маленького народца из Шира, раз спрашивал подобные вещи. Да еще и у хоббитов по эту сторону реки. Да еще и у Бэггинса. Бильбо вполне мог понять, если бы он пришел с подобным предложением к Тукам. Но что бы к нему... Мужчина же, как встал возле калитки, так и остался стоять, внутрь не заходил, но и уходить не собирался. Он так странно смотрел, что Бильбо стало даже как-то не по себе.
Хоббит с преувеличенным вниманием стал рассматривать письма, присланные, верно, уже с неделю назад, прочитывать вдумчиво и по нескольку раз строку с указанием адресанта и адресата. Но даже это не помогало - странный, совершенно странный человек не желал уходить и оставлять Бильбо наслаждаться погожим солнечным деньком и в одиночестве раскуривать трубку. Так что Бильбо ничего не оставалось, кроме как пыхнуть еще раз трубкой и, как воспитанному хоббиту, пожелать доброго дня.
И когда он уже поднялся по маленьким ступеням к своей свежевыкрашенной зеленой дверке в Нору, то услышал за спиной недовольный голос:
— Подумать только! Никогда не думал, что доживу до того дня, когда сорванец Беладонны будет отделываться от меня «добрым утром»!
Бильбо уже занес ногу на предпоследнюю ступеньку, но остановился, как вкопанный. Развернувшись, он недоверчиво посмотрел на мужчину в остроконечной шляпе.
— Простите?
И пусть незнакомец и опирался на свой чудной посох и выглядел вполне утомленным годами, голос его был сильным, громким, молодым.
— Ты изменился, Бильбо Бэггинс, и не то чтобы в лучшую сторону.
— Откуда вы… — только и смог выдавить растерянный хоббит.
— Ты знаешь мое имя и вспомнишь его, если постараешься, — произнес нежданный гость. — Я – Гендальф, а Гендальф – это… - и, не найдя нужного слова, закончил: — я.
Хоббит был совершенно сбит с толку, но стоило одному только слову слететь с губ странника, как в голове у Бильбо тут же, будто бы сами собой, стали всплывать полузабытые детские воспоминания. О «приключениях», походах, слабо мерцающих серебряным светом рунах на предплечье, сладких булочках и ярких, совершенно невозможных огнях, разукрашивающих небо сиянием тысячи драгоценных камней.
— Гендальф, — осторожно, будто пробуя на вкус звучание букв, произнес хоббит, — странствующий волшебник, который устраивал такие восхитительные фейерверки в летнюю пору!
Теперь Бильбо вспомнил его, вспомнил все те несколько раз, когда волшебник заезжал в Шир и непременно заглядывал в Бэг Энд, тогда еще полный звуков, полный жизни.
— Хорошо, что ты хоть что-то обо мне помнишь, пусть это только мои фейерверки.
Молодой мистер Бэггинс хотел уж было обидеться, но вспомнил вдруг о том, что говорила его мать о волшебнике: он тот, кто знает если не все ответы, то, по крайней мере, у кого их найти. Бильбо неосознанно потянулся и почесал внутреннюю сторону предплечья. Ту самую, где вот уже полстолетия прямо на коже были начерчены странные, совершенно нечитаемые символы.
— Решено! Это будет полезно для тебя, а меня порядком развлечет.
Волшебник многообещающе ухмыльнулся в свою длинную седую бороду, которую, при желании, можно было аж за пояс затыкать.
— Я сообщу остальным.
— Что? Остальным? Нет, нет и нет! Не нужно нам никаких приключений, благодарю покорно, — он стоял у своей круглой дверки и был крайне недоволен, а недовольный хоббит – то еще зрелище. — Доброго утра.
«Не надо мне никаких гостей», — подумал Бильбо, закрывая на защелку дверь, — «а уж путешествий так и подавно». Только провернув несколько раз в замке ключ, хоббит успокоился. Но слабый голосок внутри него все не унимался. Он кричал и чуть не вопил о том, что старый волшебник – возможно единственный его, Бильбо, шанс узнать, кто же предначертан ему судьбой.
И как же глупо этот шанс упускать.
Часть 2Пар от кружки с горячим чаем поднимался пушистыми облачками и растворялся в полутьме комнаты. Бильбо отчаянно пытался привести мысли в порядок — мысли сопротивлялись.
Началось все с того, что много, рекордно много, незнакомых гномов не самой приятной наружности и вовсе не правильных, а совсем уж наоборот, манер ввалились в его уютную Нору и стали вести себя совсем не так, как полагается добропорядочным гостям. Бильбо, как и любой другой хоббит, конечно, любил гостей, но он любил знакомиться с ними до того, как те пришли разграблять его кладовую. И его вторую кладовую. И даже запасы, припрятанные на самый черный день.
Но на этом все несчастья мистера Бэггинса не закончились: после того, как гномы съели и выпили буквально все, что имелось в доме одного хоббита, на свою беду открывшего гномам дверь и пригласившего их войти, те принялись распевать фривольные песни, кидаться раритетным фарфором, доставшемся Бильбо еще от матушки, и всячески портить фамильное имущество Бэггинсов. Это уже не говоря о курении в комнатах, чего Бильбо никогда себе не позволял.
И не было ни одного уголка, в котором несчастный Бильбо Бэггинс мог бы спрятаться от вездесущих гномов.
— Что б им объестся и обпиться, этим гномам! — в сердцах восклицал Бильбо. Отчего Гендальф остается таким спокойным и, кажется, только веселеет и веселеет, для Бильбо оставалось загадкой. Хотя мог бы и догадаться, по количеству выпитого вина и эля.
Но, как оказалось, нашествие двенадцати гномов было не самым страшным, что могло приключиться с мастером Бэггинсом: когда гномы уже наелись, напились и песен напелись, пришел тот, кто оказался еще высокомернее и заносчивее, чем все гномы вместе взятые.
Он хотел глотнуть чаю, но только коснулся губами кружки и сразу отставил ее на стол. Хоббит уставился на огонь в камине, вновь и вновь прокручивая в уме сцены прошедших нескольких часов.
— Бильбо, позволь представить тебе предводителя нашего похода, Торина Дубощита.
Бильбо был хоббитом воспитанным и крайне добропорядочным, поэтому он уже собирался поприветствовать мистера гнома, но тот заговорил первым:
— Так это и есть хоббит?
Очевидно, приветствиями гном себя утруждать не привык, как и уважительными обращениями и вообще какими-либо намеками на вежливость. И голос, и интонации, с которыми гном произносил, казалось бы, обычные вещи, буквально промораживали несчастного хоббита изнутри.
Дубощит усмехнулся каким-то своим мыслям, а потом медленно обошел хоббита, внимательно разглядывая. Бильбо и не хотел бы, но взгляд этого гнома ощущал каждой клеточкой своего тела, и хотелось ему невольно сжаться, заслониться чем-нибудь от этого холодного, пристального внимания, ранившего не хуже ножей, коих за один вечер Бильбо повидал в избытке.
Гном снова встал напротив, возвышаясь над ним, и Бильбо в который раз ощутил себя не на своём месте — будто это не он хозяин Норы, а этот самопровозглашенный король.
— Бильбо Бэггинс к вашим услугам, — собравшись с духом, ответил хоббит, повторяя традиционное гномье приветствие, вот только Торин ему в ответ свои услуги предлагать не спешил. Он осмотрел хоббита, сделал выводы и, очевидно, остался крайне недоволен — если судить по выражению его лица.
В размеренный ход мыслей хоббита вторгся Гендальф: волшебник опустился в кресло напротив и хитро улыбнулся. Бильбо слишком устал, слишком вымотался, чтобы что-то говорить, а потому позволил волшебнику самому начать разговор.
— Мой дорогой Бильбо, не кажется ли тебе, что ты и так уже слишком тут засиделся? Шир — прекрасное место, но как же путешествия и захватывающие приключения? Я помню тебя еще маленьким, вот такого роста, — волшебник, улыбаясь, показал рукой расстояние до пола, очень маленькое расстояние — и тогда ты говорил, что нет ничего прекраснее дороги, уходящей за горизонт.
— Это было слишком давно, Гендальф. Как видишь, я больше не убегаю из дома в поисках эльфов, — усмехнулся Бильбо. Да и кто мог упрекнуть хоббита в желании остаться дома, в уюте, тепле и комфорте? — Но это путешествие... я же Бэггинс! Из Бэг Энда! Как я могу просто взять и уйти неизвестно куда?
— Почему же неизвестно куда? Последнее из древних королевств гномов — вот куда направляются гномы. А Торин самый настоящий король.
— В этом я и не сомневался, — пробурчал недовольно Бильбо. Разговор опять сводился к Торину, а о нем говорить хотелось меньше всего.
— Не суди о нем строго. Лучше подумай о том, как прекрасен и велик мир, и начинается он там, за границами Шира. Достаточно только собрать самые необходимые вещи в походную сумку и сделать шаг навстречу.
Бильбо с недоверием посмотрел на старого волшебника — ему не хотелось покидать Шир, свою уютную норку, менять свой привычный распорядок дня, но вдруг, совершенно неожиданно, нахлынули те детские полузабытые воспоминания, мечтания, стремления, и противиться им хоббит не мог. Хоть и понимал, что это все глупо, но не мог не задуматься о том, что было бы, согласись он пойти в поход с гномами.
"Это было бы самой глупой затеей в твоей жизни, Бильбо Бэггинс! Ты уважаемый хоббит и не бросишь свое хозяйство ради приключений, поддавшись влиянию туковской крови", — так он ответил сам себе, а вслух произнес:
— Прости, Гендальф, но я не подхожу для вашего похода. Вы выбрали не того хоббита.
Он тяжело поднялся, разминая затекшие в неудобной позе ноги. Кружка с едва остывшим чаем так и осталась на столе.
Уже в дверях он остановился, услышав голос Гендальфа.
— Когда ты был еще маленьким, твоя матушка просила у меня совета.
Бильбо обернулся, посмотрел внимательно на волшебника. Тот продолжал, улыбаясь.
— Она хотела узнать, насколько близки могут быть души, если они разных рас. Тогда я не знал ответа, но сказал ей, что имя души, пусть она и другой расы, не обязательно влечет за собой связь телесную, а больше духовную. Теперь же я уверен.
— Но, позвольте, откуда...
— Имя на твоем предплечье написано на кхуздуле, оттого ты и не мог его почесть. И никто в Шире не мог. Но, по крайней мере, трое из присутствующих у тебя в гостях гномов смогут прочесть его для тебя, если попросишь, остальные же из уважения промолчат.
— Что... что все это значит, Гендальф?
Старый волшебник ничего ему не ответил, но указал глазами на дверь, как бы говоря "иди, посмотри сам".
Часть 3Песня текла и лилась вслед за голосом — сильным, волевым и таким родным, что Бильбо невольно проникся симпатией и нежностью к этому гному, смотревшему на него весь вечер свысока. Он пел, этот гном с горящим сердцем, и все остальное становилось неважным, плавно отходило на второй план. Бильбо и хотел бы, но не мог заставить себя не слушать: пусть мелодия песни Гномьего Короля была грустной, но вместе с тем и прекрасной, гармоничной как в музыке, так и в стихах. Она болезненно бередила душу, пробуждала что-то давнее, полузабытое, и от этого чувства начинали гореть скрытые под рубашкой руны имени. Бильбо запретил себе думать о том, что это могло значить, ведь если бы он смог определить, дать название этому чувству — обратного пути для него уже бы не было.
Поэтому он отвернулся и незамеченным вышел из гостиной. Хоббит направился в спальню, чтобы там завернуться в одеяло и не слышать, не поддаваться магии этой невозможной песни Гномьего Короля.
К ровному, сильному голосу Торина прибавились другие; они пели о потерянном королевстве, об огне, достающим до самого небосвода, о сокровищах небывалой красы.
Бильбо с силой зажмурил глаза, повторяя про себя так, словно пытаясь себя же, в первую очередь, и уговорить, что он вовсе не тот хоббит, которого они ищут, нет, совсем не тот. Он не взломщик, но и не бакалейщик, не воин, но и не храбрец, борющийся за правое дело. Он просто суматошный полурослик и не место ему подле Короля Под Горой.
***
Все разошлись, желая насладиться последним даром этого милого домашнего приюта — теплой и мягкой постелью. И только к Торину сон не шел. Гномий король сразу понял, какого полурослика пытается подсунуть ему волшебник. Понял и не удивился даже — это было так в духе Гендальфа. Поэтому-то и не соглашался до последнего с решением взять полурослика с собой. Поход — не место для только что обретенной половинки своей души. Постоянно дергаться и опасаться за жизнь полурослика Торин просто не мог — у него было еще двенадцать гномов, зависящих от его решений и слов, и забывать о них ради едва знакомого полурослика... нет, Торин не мог согласиться на такое. И дело было вовсе не в том, что его избранник оказался мужчиной, да еще и другой расы. Гномы умели принимать волю судьбы, какой бы она не была. Но этому созданию, забавно морщившему нос и почесывавшему свою дурную кудрявую голову, Торин желал только самого хорошего, а потому оставить его дома, в Шире, было бы самым правильным решением. Но отчего тогда так тревожно было на душе, будто не малознакомого полурослика решил он оставить, а настоящую половину своего сердца, а то и большую его часть?
Не для того он прожил почти две сотни лет, чтобы потерять еще не найденное, не познанное, — решил гномий король. А, решив, достал из-за пазухи припрятанный там свиток. Он помялся с краев и выглядел уже не так презентабельно, как еще вечером, но не это было главным. Торин нетерпеливо развязал тесёмки, и длинный, весь исписанный чернилами пергамент, упал к его ногам. В самом низу, под всеми пунктами договора, было оставлено место для подписей. Балин уже оставил свою, дело теперь было за подписью Торина, за его королевским дозволением.
Аккуратные, но слегка торопливые, появились на пергаменте слова "Торин, сын Траина". Теперь свободного места на пергаменте не было, за исключением того, что было отведено под подпись самого полурослика.
Торин выдохнул, будто после долгой и тяжелой работы, и поднялся из-за стола. Он пошел вглубь Норы, не зная точно, куда идет, но ноги сами привели его к хозяйской спальне. Там было не так-то уж и много свободного места: и кровать, по мнению гнома, была маловата, и слишком много всякого рода тарелок и подставок стояло по разным углам. Но всеравно отчего-то хотелось задержаться там подольше: рассматривать каждую мелочь, посидеть на мягкой кровати, почитать названия на корешках книг и послушать шелест перелистываемых страниц, прикоснуться к той интересной вещи, висящей у окна и состоящей из множества самых разных перьев, ощутить чуть уловимый запах этого места. Видимо, это и называют уютом, — подумал Торин. Сам он никогда не жил в подобном месте и слово ему это было незнакомо. А если и жил, то уже и не помнил, каково это было — так что и эти воспоминания уже были такими старыми, что стали почти неправдой.
Долго смотрел Торин на кудрявую макушку, на чуть вздернутый нос, на ямочку на подбородке. И чем дольше смотрел, тем больше понимал, что не может вот так просто уйти. Почему он, почему изнеженный полурослик, почему спустя столько лет? И отчего столько в душе этого неизведанного раннее, непознанного чувства?
Уйти, уйти сейчас же, немедля — вот что было бы правильным решением, но отчего-то не мог Торин перестать смотреть на мирно спящего полурослика. Наверняка намучился за целый день, набегался за вечер, — с усмешкой подумал про него Торин.
И уж точно не знает, что за имя высечено гномьими рунами на его предплечье.
Бросив последний взгляд на спящего Бильбо, гномий король покинул его комнату, не оставив даже упоминания о своём ночном визите.
Только в гостиной, вместо забытой с вечера кружки с чаем, оставил в развернутом виде контракт, подписанный по всем правилам.
Если решишься, если хватит сил одолеть путешествие — подписывай. Если захочешь узнать больше об имени, рунами написанном, — подписывай. Если отзывается твое сердце на песню — подписывай.
— Видишь, Бильбо, я дал тебе выбор. И не хочу я брать тебя с собой в поход, но решать всеравно тебе, — прошептал в тишину и покой ночного Бэг Энда Король Под Горой.
***
Утро нового дня встретило Бильбо наглыми солнечными лучами, пробивающими мутный, полный недобрых предчувствий сон, и абсолютной тишиной. Хоббит сразу же проснулся, смешно сощурился, потянулся. Нет, за окном все так же цвела красками весна, и большие пузатые насекомые лениво шевелили крылышками, в утренних хлопотах соседка копалась в саду, а прямо у дорожки, вымощенной маленькой серой галькой, пробежала стайка детишек с сачками для ловли шустрых зелено-голубых бабочек. Но в Бэг Энде было подозрительно тихо для такого славного солнечного утра.
Бильбо резко сел, будто только вспомнил о своих нежданных гостях, и, нехотя встав с кровати, отправился рассматривать при дневном свете нанесенный его жилищу урон от дюжины не самых воспитанных гномов, одного волшебника и одного Подгорного Короля. Но, куда бы ни заходил Бильбо, всюду было светло и чисто, а, главное, в его Норе никого, совсем никого, не было. И когда Бильбо обошел больше половины комнат, тогда он полностью уверился - вся шумная компания гномов ушла.
"Отправились в свое задуманное путешествие", — довольно констатировал хоббит, — "и без меня".
И все же какая-то нотка разочарования была в его мыслях, оттого Бильбо не мог ни о еде думать, ни представить, как будет с удовольствием после сытного завтрака наслаждаться раскуриванием трубочки с самым лучшим табаком из Южной Чети.
Быть может, именно поэтому он вернулся в гостиную, где в маленькой печке тлели последние угольки, а сами стены, казалось, еще хранили аромат гномьего табака и ощущение присутствия тринадцати совершенно нежданных гостей. Бильбо прошел мимо кресла, оббитого серым вельветом, приятно ласкающим ладонь, мимо маленького столика, на которые имел обыкновение ставить кружку травяного чая и наслаждаться ароматом больше, чем вкусом. И хотел было пойти дальше, но что-то привлекло его внимание, что-то в этой обычной будничной картине было не так. Хоббит бросил быстрый взгляд на столик и — вот оно! В разложенном виде там лежал свиток, тот самый контракт, который вчера он бы ни за что не подписал.
На чуть помятой с краев бумаге была изложена суть договора, а внизу договора, переплетаясь и чуть заходя друг на дружку, красовались буквы — подпись Торина, сына Траина, Короля Под Горой. И Бильбо совершенно точно помнил, что еще вчера никаких подписей не было — о том, что хоббит идет в поход Торин и думать не хотел. Еще вчера в его жизни не было хлопот больше, чем от насекомых, вздумавших напасть на огород, или тыквы, выросшей слишком маленькой. А теперь этот контракт, лежащий развернутым, словно приглашение, а именно приглашением он и был.
И Бильбо понял, что уже с появлением Торина знал, что так и будет. Еще до разговора с Гендальфом, до песни, до того, как вспомнил все свои юношеские переживания, до того, как снова ощутил приятное тепло от незнакомых рун на предплечье. Уже тогда он знал, что все будет именно так. Может быть, поэтому походная сумка уже дожидалась его в одной из комнат, а самые нужные вещи были собраны загодя.
Пара росчерков в контракте, пара строк: " Отправился в путешествие, буду нескоро". И, кажется, о том, что будет бежать, размахивая подписаным контрактом, словно флагом, он тоже знал.
Код для обзоров